Никто не ответил. Слишком глубок был охвативший их стыд. Несмотря на все их страхи и недовольство переменами в мире и потерей власти, большинство членов Конклава были достойными людьми. Ограниченность была порождена их воспитанием. Их гнев на Хонор Харрингтон и Бенджамина Мэйхью был вызван тем, что реформы Протектора противоречили нормам поведения, правилам, которым их обучили в детстве. Но они больше не были детьми, и сейчас они увидели себя сквозь безжалостный объектив горестных слов своего Протектора и в ужасе попятились от того, что увидели.
– Во вторник вечером, милорды, преподобному Хэнксу был задан этот же вопрос, и он на него ответил, – тихо сказал Бенджамин.
Боль, которую он испытывал, произнося имя Хэнкса, отразилась на лицах землевладельцев.
– Преподобный Хэнкс знал, до какой степени враги леди Харрингтон отравлены ненавистью, и взвалил на свои плечи долг предотвратить преступление. Как требует от нас сам Сын Божий, он умер, чтобы другой человек мог жить. Когда убийцы, сбившие катер леди Харрингтон, поняли, что она выжила в катастрофе, – при известии о том, что она все-таки выжила, по палате пробежал новый шепоток, но Мэйхью не дал им времени на обсуждение, – они напали на нее с более близкого расстояния, стремясь все-таки завершить злодеяние, за которое они взялись Она была одна и без защиты, когда они пришли, потому что отослала своих гвардейцев спасать тех, кто все еще оставался в обломках катера.
– Но она была не совсем одна, – сказал Бенджамин еще тише, – и когда на нее с оружием в руках напал человек, надевший форму ее собственной гвардии, с ней был преподобный Хэнкс. И когда преподобный понял, что задумал этот человек, он своим телом заслонил ее от убийцы. Именно так, милорды, умер наш преподобный. Он отдал свою жизнь, чтобы защитить невинных, как требует от всех, кто зовет себя Божьими людьми, Господь Испытующий, заступник и утешитель.
Он замолчал и поднял руку, будто подавая сигнал. В палате снова воцарилось молчание, и взволнованные стедходдеры начали гадать, что означает этот сигнал. Неожиданно массивные двери распахнулись, и вошла Хонор Харрингтон.
Ее каблучки цокали в тишине, пока она шла по каменному полу Зала, похожая на высокий тонкий язычок бело-зеленого пламени. Ключ Харрингтона блестел у нее на груди под Звездой Грейсона, а на алой ленте Звезды виднелись пятна потемнее, и все в Зале догадались об их происхождении. Лоб ее темной линией пересекал подсохший порез, а правая щека была в синяках. У кота, сидевшего на ее плече, была опалена шкурка, но оба они высоко держали головы, глядя прямо на Протектора. Казалось, будто они и Бенджамин в Зале одни. Неутолимой боли в ее глазах, горя о смерти ее людей и прежде всего о добром и полном сострадания человеке, который умер за нее, не мог вынести ни один из собравшихся. Землевладельцы смотрели на нее, застыв от стыда, горя и страха, а она, не обращая на них внимания, подошла к подножию трона Бенджамина IX.
– Ваша светлость, я пришла к вам за справедливостью. – Ее высокий голос звенел холодной сталью, и боль в нем прорезалась еще заметнее, чем в ее глазах. – Как я принесла клятву перед вами, так вы принесли ее передо мной. Я поклялась охранять и защищать своих людей, и теперь я требую вашего содействия, ибо тот, кто убил и искалечил моих поселенцев, носит ключ землевладельца, и я не могу тронуть его, пока он скрывается за этой защитой.
Конклав затаил дыхание, узнав официальное обращение к Суду Протектора, которого здесь не слышали уже несколько поколений.
Потом заговорил Бенджамин:
– Я принес вам клятву, и я удовлетворяю ваше требование справедливости, миледи. Если кто-то в этом Зале нанес обиду вам и вашим людям, назовите его, и если у вас есть доказательства его преступлений, тогда неважно, землевладелец он или нет, он понесет за них наказание, как требуют того законы Божьи и людские.
Уильям Фицкларенс в ужасе уставился на женщину перед троном. Теперь он понял. Он понял, несмотря на потрясение, вызванное сообщением о смерти преподобного Хэнкса. Мэйхью никогда не позволил бы всему этому зайти так далеко, если бы у блудницы не было доказательств, и его обещание справедливости было смертным приговором.
– У меня есть доказательства, ваша светлость, – сказала Хонор.
Горе из-за гибели Джулиуса Хэнкса, Адама Геррика, Джареда Саттона, Фредерика Салли, Гилберта Троубриджа и еще девяноста одного человека слилось с гневом. Она наконец отвернулась от трона и посмотрела прямо на Бёрдетта.
– Имя моего врага – Уильям Аллен Хиллман Фицкларенс, землевладелец Бёрдетт, – сказала она голосом холоднее глубин космоса.
Ее кот зашипел, оскалив клыки, и у Бёрдетта подогнулись колени – вся палата обернулась к нему, будто захлопывая ловушку.
– Я обвиняю его в убийстве, в предательстве, в попытке убить меня, в смертях детей и преподобного Джулиуса Хэнкса. Я предъявляю вам заверенное и запечатанное признание Эдварда Джулиана Мартина из поместья Бёрдетт, сделанное добровольно по законам Церкви и Меча, в том, что Уильям Фицкларенс лично приказал ему убить меня; что Уильям Фицкларенс, Эдмон Огюст Маршан, его поселенец, Сэмюэль Маршан Хардинг, также его поселенец, Остин Винсент Тейлор, также его поселенец, и еще двадцать семь человек, состоящих у него на службе, организовали падение купола средней школы Мюллера, вызвавшее гибель пятидесяти двух взрослых и тридцати детей, и что в результате приказов Уильяма Фицкларенса преподобный Джулиус Хэнкс, глава Церкви Освобожденного Человечества, умер, отдав свою жизнь, чтобы выжила я.